Редактор русских текстов - Ирина Винсковская (администратор Нят-Нам.ру, на форуме ozes).
Великолепные пеплы
Рассказ
Нгуен Нгок Ты
Тогда была полночь, огонь горел очень высоко. Выше верхушки кокоса. Красные тлеющие хлопья пепла разлетаются во все стороны каждый раз, когда ветер раздувает костёр. Бамбуковые полена, вплетённые в стены, в жару скручиваются перед тем, как взорваться, как настоящие хлопушки.
На этот раз крыша не была покрыта черепицами, поэтому не слышно было, как они трескались. Огонь, кажется, горит спокойно. Непохожий на стог соломы, сгоревший однажды во дворе перед домом, который пылал очень бурно и быстро погас, пожар в доме супругов Там и Нян горел долго, очень долго. Свет от пожара виден в каждом дворе в селении Тхомром.
«Ты что, опять оставляла маленьких, чтобы туда побежать посмотреть? Сказал я тебе, ничего там интересного, чтоб в полночь бежать...». Муж проворчал, его речь сопровождает звук режущего опору качающегося гамака. Она изо всех сил давит банан сверху доской, чувствуя тупую усталость и боль в своих плечах. Сегодня, наверно, опять будет дождь, бананы лежат на сушке, ждут не дождутся солнца, уже начинают темнеть в пасмурную облачную погоду. В воздухе висит сильный запах бананового мёда, до такой степени, что у неё на носу, кажется, засахаренный след.
- Там сжигает собственный дом уже пятый раз, – она считает про себя на черных от банановой смолы пальцах.
- Каждый раз то же самое, нечего смотреть.
Нет, не то же самое же. Муж ведь никогда не видел ни одного пожара, поэтому не знает, что каждый раз костёр источает свой, отличительный запах. В нём запах сгоревших термитов, гниющих листьев или запах горелой пластмассовой подвески, верёвки, лесок или покрывающего крышу брезента. Она даже среди них различает запах сгоревших на черепичной крыше крыс, или личинки термитов и муравьев, а один раз там ещё был и запах варящегося риса, потому что Там поджёг дом газовой зажигалкой спереди как раз в то время, когда Нян сзади на кухне готовила ужин, у неё на кухне кастрюля с рисом начинала кипеть.
Она ясно помнит каждый раз, когда дом Нян горел, помнит, сколько длится каждый пожар. И пепел от них тоже разный, каждый раз его всё меньше и меньше становится, порой сметается в неполные две корзинки. После первого пожара от дома остались на оголённой земле каркас прогоревших опорных столбов и куски черных от дыма черепиц. Дом этот был довольно приличным, так как был общим свадебным подарком от родителей жениха и невесты.
Впоследствии, после огня от дома оставался только земляной пол, уже почерневший от обжига. Сам дом каждый раз становится всё проще и проще, скуднее, временнее. Нян смеется, говорит ей: «Рано или поздно Там сожжёт, так незачем строить прочный дом, зря это. Мы и так небогаты». И в ту ночь то, что сгорело в том пожаре, держалось только одним опорным столбом, не больше.
- Дом горел долго, самый длинный пожар был...
Она говорит, при этом снова напрягая больные плечи. Банан сплющился под давлением, как распластавшаяся ладонь. До неё доносится запах рыбы в волосах мужа и трудноуловимый запах солнечных лучей в них. Завтра он уедет, но этот знакомый запах останется на гамаке на неделю дольше, её замучает до невозможности.
Она часто рассказывает ему о пожарах, учинённых Тамом в его собственном доме, потому что муж никогда туда не бегал, даже если все рыболовецкие лодки лежат на причале, и муж дома. Беспричастен и равнодушен он, как будто супруги Там и Нян никогда не были их соседями, друзьями. Несмотря на это, она всё-таки думает, что муж хотел бы знать, как и что Нян делает после каждого пожара, когда очередной дом у неё превращается в пепел.
- Нян не плачет, она была холодна и спокойна...
Поискав, вынула из пепла старые кастрюли, уцелевшие от пожара, Нян пошла по деревне, попросила по щепотке риса у соседей, собрала оставшиеся во дворе щепки и ветки, она варит рис. Прежде всего надо наесться, а затем жить дальше. Там никогда с ней не ел. Уже сыт огнём, удовлетворен, он не чувствует голода. Он спал, проспав и следующий день. Лежит, где падает, в любом месте, как попало.
Нян никогда не просила у неё риса, но однажды попросила продать несколько листьев водного кокоса. Она сказала, что между друзьями ничего не продается и не покупается, она ей даром даст, да ещё там несколько деревьев, которые растут у дома, возьми и их. Нян, собрав с мира по нитке, выстроила гнездо, куда супруги могли бы хотя бы входить и выходить. А она, посмотрев Нян вслед, на листья, которые Нян тянула за собой, половина их скользит по земле, никак не могла удержать мысль об их конце – пеплы. Если этот смысл выразить в словах, произнеся их, то люди винили бы её в нехорошем предсказании. Однако в этом селении Тхомром кто не знает, что Там целыми днями пьян, и пьяный он очень часто обижается. Обижается, потому что Нян из-за усталости уже заснула, не ждала его у порога, потому что соседская собака так громко лаяла, потому что Там думает «она меня презирает», или потому что корни того дерева высоко растут над землей, и он упал, застряв в них ногой.
- Если б мог плакать, я б дом не сжигал. - Оправдывается Там с самым добрым выражением на трезвом лице.
Свекровь говорила Нян, уйди ты от этого Богом проклятого пьяницы. Если хочешь остаться, живи со мной, коли хочешь выйти замуж, я зарежу свинью от радости. Нян на это, Бога призывая, отвечала, если уйду я, кто будет строить дом, чтоб он сжигал, вдруг сожжёт дом у соседей, неудобно же. Старуха делает длинный выдох, как лекарь, что стоит перед неизлечимым пациентом, после того, как напутствовал родных постараться сделать всё возможное.
С того дня, как узнала, что мужа может обидеть самая мелочь, Нян собрала всё, что она считала необходимым, отдала на хранение знакомым, чтобы, когда огонь начинается на крыше, ей достаточно было схватить с собой заколку для волос, убежать из пожара, найти место поудобней, сесть и смотреть на Тама.
Однако в его глазах пылает только великолепие пожара. Нету ей места. Как и все мужчины в местных деревнях, после свадьбы они видят свою жену только несколько месяцев, от силы несколько лет. Стоя на ногах или на коленях, на приемлемом расстоянии от огня, Там с такой увлеченностью, с такой страстью любуется пожаром, пока жадные красные языки не съели до последнего куска дерева. Это выражение лица принадлежит другому человеку, а не бедному, много претерпевшему Таму. Соседи в первый раз ещё помогли спасти дом, воду приносили, а потом, видя увлеченность мужа огнём, а жены – любованием своим мужем, оба как бы не жалеют дом ничуть, то всем надоело помогать. «Что за люди, опустившиеся на самое дно, не беспокоятся о своей бедности, зажгли дом для любования, что за люди такие?».
Она же приходила смотреть пожар как на театральное представление. Спектакль падших людей. Когда Ти была маленькая, она брала её с собой и несла спящую дочку на руках, она там на пожаре оставалась до самого конца, пока огонь не погаснет. Великолепный свет пожара производил на неё сильное впечатление даже несколько месяцев спустя. Она воображает себя на месте Нян, которая так жаждет взора мужа, жаждет, чтоб муж её заметил.
Она с мужем, и Там с Нян поженились в одном и том же году. Сперва Там и Нян поженились, 27 февраля. Она эту дату помнит, потому что в ночь накануне, после посиделок на девичнике в доме Нян, она вместе с мужем (тогда он мужем ещё не стал) пьяные шли, шатаясь, с факелом по деревенской дороге. Он неожиданно остановился, посмотрел на неё безумным взглядом. Его глаза загорелись таким безумным огнём, когда бросил он факел в реку. Огонь погас в тёмной черной воде. Он решительно толкнул её к стогу соломы и зарыл между её ног свою горячую страсть.
В этом году ей было семнадцать. Узнала, что беременна, только четыре месяца спустя. С той страстной ночи на соломе до того, как живот у неё вырос неумолимо, он с ней не встречался. Уехал с рыбаками от устья Ганьхао. Надоели ему поля, тянется к морю, говорит. Твёрдо, как сказал клятву. Как совершил побег. Однажды его мать попросила вестника, отозвала его домой срочно. На собственную свадьбу. Живот у неё уже очень большой. Он, наверное, потратил много времени, чтобы вспомнить, про кого говорит мать, вспомнил ту ночь, пьянство, утонувший факел в реке, и куски соломы, щекотно касающиеся бедра.
На свадьбе она должна входить в дом через задний вход. Маленького роста, молоденькая невеста не может скрыть круглый живот. Единственное, что изменилось в её жизни, это то, что она перешла жить в дом мужа, помогает свекрови сушить бананы на продажу. Муж уходит в море. Она служит связующим звеном между ним и родным селением Тхомром, рассказами в дни маловодия, когда муж возвращается домой. Хм..., в тот день, когда она родила маленькую Ти, было полнолуние, лёжа в лодке по дороге в медпункт, она всё боялась, что родит прямо в лодке. Маленькая Ти была тихой, хорошо кушает, лежит себе и смачно сосет свой палец. Она волнуется, что старая свекровь страдает старческим слабоумием, ведь на днях взяла да капнула керосин внучке в глаза, девчушка чуть не ослепла. А Нян родила второго ребенка, после тяжелых родов умер он. Она приходила навестить Нян, видела, как она лежит и корчится, не обращая внимания на полную грудь и мокрую от молока рубашку. А Там начал часто пить.
Рассказывает она, рассказывает, как попало, как бы без цели, без связи, что помнит, то и рассказывает. Как она ночами никогда не задумывалась в пустой постели, что рассказать – то, что больше всего она хотела бы, чтобы он знал. Ведь эти её рассказы заставляют мужа хотеть вернуться домой, чтобы их послушать. Бывало, уже несколько раз она надеялась, что некоторые из её рассказов заставят мужа посмотреть на неё взглядом с такой страстной любовью, как в ту ночь, когда она не вскрикнула, когда голая спина утонула в шершавой соломе. Она не вскрикнула, только встала, сама отряхнула солому из волос, сама застегнула все пуговицы на рубашке и молча пошла домой. Сидя на ветках карамболы, когда очень хотелось съесть кислое, она снова и снова наслаждалась этим горячим взглядом, даже зная, что он не принадлежит ей, и он такой горячий не для неё.
Однако, это не мешало тому воспоминанию, когда в ту ночь её тень целиком отразилась в его глазах. Это воспоминание и удерживало её от рыдания, когда отец заставил её лечь ничком на лавке и хлестал всем, что попало ему в руки. Тогда животик уже не позволял ей лежать ровно на твёрдой деревянной плоскости, голова и ноги приподнимаются, всё тело потом ныло от побоев.
И она никогда в своей жизни уже не увидела этот взгляд мужа вторично. Даже когда она рассказала мужу, что у маленькой Ти скоро появится, наверное, братик, потому что очень сильно ворочается у неё в животе. Даже тогда у мужа глаза холодные, безучастные. Каждый раз после долгосрочной рыбалки в море муж приезжает домой, его качающийся гамак режет опору, грызёт ночь. Она мужу рассказывает свои рассказы только лишь с желанием, чтобы в доме хотя бы звучала человеческая речь, чтобы в доме жила настоящая семья, где женщина разговаривает на пустые темы, мужчина плюёт тягучие плевки, а дети смеются. Свекровь заболела воспалением легких, пролежала в медпункте целую неделю. Учительница выбрала маленькую Ти на конкурс по каллиграфии в общине. У маленького Ланя уже появились шесть зубов. А в тот день, когда Нян вытащила свою дочь из канала, Там занимался сбором риса. Прибежав на крик людей, он толкнул её на землю, ногой так и пнул ей в живот, и держал в своих руках безмолвное тело умершего ребёнка, отказываясь отпустить.
Иногда она чувствовала отчаяние, это когда она уже не знает, что рассказать мужу. А он лежит себе на своём гамаке, как будто свёртывается в кокон. Скучна же жизнь в этом селении Тхомром, где мужчины топятся в водке и заботе о заработках и затратах на болезни детей, а женщины, не поднимая лицо, занимаются заплатками всех дыр и прорех в доме. Нян мало показывается на улице. Она даже не может рассказать мужу, как Нян выглядит, полна она или худа, бела или черна её кожа, одета она аккуратно как прежде, или прохудилась её одежда, улыбается ли она.
Дошло до того случая, когда Там учинил первый пожар. До сих пор говорят о том пожаре, как важном событии в селении Тхомром, ведь даже на войне не было такого большого пожара. Дотла. Ничего не осталось. Последующие пожары такого впечатления не производили, потому что привыкли. Пожар всколыхнул местную жизнь только один, первый раз. Только она о них заботится, только она знает, что пожары не похожи друг на друга.
Нян ходила по деревням, везде, если увидит дерево, из которого можно было бы сделать опору или столб, сразу тащила домой, скидывала в пруд в ожидании очереди, когда понадобится. Все эти детали она рассказывала мужу много раз, и труднее всего для неё при этом сохранить спокойное равнодушие. Там, как обычно, бродит по селению до полночи, пьяный обижается, ругает всё и всех, от отплывшей от причала на отцепившейся цепи лодки, бранит светлячков в небе и солому под ногами.
- Однако после этого пожара Там уже никогда не будет дом сжигать.
Она сказала эту фразу, стараясь спрятать сожаление в голосе – ведь с этих пор уже не будет пожаров, чтобы о них рассказать. А это, кто знает, вдруг означает, что к ней не вернется муж. Чистя мозолистые руки в боли и облегчении, в бессолнечной жаре, в тихой напряженной атмосфере всего селения Тхомром в знойный полдень, в жужжании пчёл, прилипающих к банановому мёду, с ощущением, что ножницы вот-вот отрежут тугую нить, которая удерживает бумажный змей в его полете, она рассказала мужчине в его коконе последнюю деталь:
- Нян не убежала из пожара как в прежние разы, дорогой!...
